7 ноября, в рамках проекта «Звёзды современной литературы на орбите ПГУ» при участии Ассоциации союзов писателей и издателей состоялась встреча студентов отделения «Литературное творчество» ИПРиМ ПГУ с выдающимся современным писателем и публицистом А. М. Мелиховым
Произведения прозаика печатают с 1979 года в журналах «Нева», «Звезда», «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Дружба народов», «22», «Nota Bene» (Израиль), «Зарубежные записки» (Германия) и др. В романах, опубликованных в последние полтора десятилетия («Мудрецы и поэты», «Интернационал дураков», «И нет им воздаяния», «Свидание с Квазимодо», «Ад святых грешников. История первая», «Бескорыстная» и др.), автор развивает концепцию «человека фантазирующего», поднимает такие проблемы нашего общества, как нравственное воспитание молодого поколения, наркомания, социализация умственно отсталых людей и т.п.
После содержательной лекции, в ходе которой Александр Мелихов поделился секретами писательского мастерства, гость предложил перейти к формату «вопрос-ответ».
– Что привело кандидата физико-математических наук к писательству?
– Писателями рождаются. Это врождённое уродство. Просто ты этого не знаешь, если тебе не покажут. Так и будешь с этим горбом ходить и не знать, куда его деть. Начинается с того, что ты ненормальный читатель, зачитываешься запойно. Потом появляется склонность приукрашивать окружающих тебя людей. Хочется сделать из них более яркие фигуры, чем они есть, или более страшные, или смелые. В общем – раскрашивать жизнь.
Я жил как все нормальные люди, играл в футбол, по шахтам лазал, но было у меня это запойное чтение. Потом я как-то узнал, что самое прекрасное в мире – это не лётчики, моряки, блатные, а учёные-физики, и я пошёл учиться на физика. Стал чемпионом области по физике и математике, потом призёром сибирской олимпиады – ну и тогда уже поехало. И, разумеется, пока я это любил, пока я видел высшую красоту науки, я вполне успешно работал там. У меня и научных статей довольно много.
Потом, когда для меня в науке чувство красоты исчезло, работа стала как работа. А литература – это самое красивое, что есть на свете. Вот когда я понял, что в науке красота померкла, а в литературе возникла, с тех пор пошёл в литературу, и это до сих пор считаю самым прекрасным делом, каким может заниматься человек.
– Какие отличия вы видите между современной художественной литературой и, например, литературой XIX века? Какие, на ваш взгляд, у современников есть преимущества?
– Хорошо, когда существует каноническое искусство. Например, существует работа «Страшный суд» Микеланджело. Разве можно лучше написать? Нельзя. Потому что это – канон, образец. И то, что должны существовать классические образцы, неменяющиеся, – это и есть, в общем-то, единство культуры.
А какое у нас преимущество перед писателями XIX века, перед гениями? Ну, например, то, что я вас вижу, а они вас нет. Собственно, и всё! Я могу о вас написать, вы будете читать и узнавать себя… Так что берегите нас.
– Можете назвать современных авторов, которых читаете?
– Валерий Попов – блестящий прозаик, остроумный мастер гротеска. В Питере – Павел Крусанов мифологизирует современную реальность. Это именно та литература, что нужна людям, потому что им не хватает красоты. Сейчас общество страдает от эстетического авитаминоза. Сейчас нет зеркала, в котором они увидели бы свою жизнь красивой и значительной. Это даёт только литература.
Так вот, Крусанов, Сергей Носов – мягкий юмор, Татьяна Москвина – такая публицистичная, Павел Мейлахс, который умеет трагически писать фантастику и мешает её с реальностью. Ну и документалисты есть прекрасные, которые довели документалистику до уровня художественной литературы. Леонид Юзефович – это трагическая документалистика, Павел Басинский – аналитическая. Вообще писателей никогда много не бывает, и сейчас их столько же, сколько и во все времена.
– Если бы вам представилась возможность выбрать любую эпоху для своего творчества, какие годы вы бы выбрали?
– Любимый период в России для меня, самый романтичный, конечно, это пушкинская эпоха. Пушкин, Лермонтов, Гоголь, рядом и гусары тебе, и дуэли, и Наполеон, и Байрон… Но жить я бы там не хотел, я хочу жить и любоваться. Потому что тогда жизнь такой не была, как сейчас, естественно. Пушкин испытывал унижение и бедность, да и Гоголь тоже. Жизнь тогдашнего человека исполнена, мягко говоря, неприятностями, а жёстко говоря, обидами, утратами. К сегодняшним проблемам я уже притерпелся как-то, а там бы пришлось начинать заново. Для чего вы воспитаны – там уж и надо доживать свои годы.
– Создаётся впечатление, что в вашем творчестве всё равно значительную роль играет научный подход. Так ли это?
– Мой прекрасный редактор и друг Ольга Аминова, с которой мы в «ЭКСМО» выпускаем серию «Проза Александра Мелихова», в одном из интервью говорила примерно о том же: что я сочетаю живые образы с развитием какой-то философской или социальной мысли. Я действительно стараюсь сочетать душевное потрясение с интеллектуальным открытием, насколько эти «лёд и пламень» могут ужиться на страницах одной книги. Вот, скажем, героиня «Свидания с Квазимодо» с детства ушиблена тем, что у неё некрасивая мама, а потому она зациклена на вопросе, что такое красота и откуда берётся её власть над людьми. И вот она работает судебным экспертом, мимо неё текут всяческие убийцы и «извращенцы», и она постепенно обнаруживает, что ими тоже двигало стремление к красоте, что мы сажаем в тюрьму ровно за то же, что сами воспеваем в песнях и трагедиях. Эта идея может претендовать и на некоторую научность, если её извлечь из образного контекста.
– Можно ли говорить о взаимосвязи тем, которые вы поднимаете как прозаик и как публицист?
– Задача публицистики – дать совет, задача прозы – эстетизировать, поэтому они постоянно требуют дополнять друг друга. Так что в моей социально-философской книге «Броня из облака» и публицистической книге «Застывшее эхо» вы найдёте много общих истоков с моими романами – проблемы самоубийства, наркомании, ментальной инвалидности, национальные конфликты, судьбы науки, – всё это есть и здесь, и там. Но иногда в прозе я развиваю нечто прямо противоположное тому, к чему призываю в публицистике. Скажем, когда я первый раз попал в интернат для умственно отсталых, где безо всякой вины подвергаются пожизненному заключению ментальные инвалиды, я был так потрясён, что несколько лет изучал европейский опыт и пропагандировал расселение интернатов, посильное включение заключённых в обычную жизнь. Как публицист я и сейчас на этом стою. Но как писателю мне показалось, что в гуманных странах хорошо заботятся о тех, кто интеллектуально значительно ниже среднего, но очень мало думают о будущих гениях. И в романе «Интернационал дураков» (только что вышла его новая версия «В долине блаженных») я изобразил героя-романтика, который обнаруживает, что миром правит интернационал дураков, стремящийся уничтожить всё незаурядное.
– Сколько часов в день вы уделяете писательской деятельности?
– Главная работа происходит, когда ты просто живёшь, – радуешься, огорчаешься, что-то открываешь, что-то закрываешь… А когда твой опыт начинает складываться в героев, в их характеры, мечты, радости и горести, можно считать, что полдела уже сделано. Когда в воображении вырастает сюжет, который должен быть не просто частной историей, но и символом, метафорой чего-то гораздо большего, можно писать по паре страниц в день хоть где и хоть когда, это дело максимум пары часов. Я стараюсь писать, только когда это легко, иначе возникает ощущение натужности, очень мешающее «полёту фантазии».
И фантазировать сразу о двух мирах почти невозможно. Даже публицистика и критика мешают вторжением рационального начала.
– В журнале «Октябрь» вышла ваша статья о социальной литературе. Относите ли вы свои романы к социальным?
– Если называть социальными проблемы и события, важные для исторического существования социума, то все мои романы остро социальны. «И нет им воздаяния» – национальные конфликты, сталинские репрессии, поворот страны от величия к прагматизму. «Нам целый мир чужбина» – судьба последних романтиков-шестидесятников, «Чума» («Краденое солнце») – наркомания, «Роман с простатитом» – интеллигенция, выброшенная в челночный бизнес, «Красный Сион» – борьба коммунистической и сионистской грёзы, «Интернационал дураков» («В долине блаженных») – борьба современного гуманистического уравнительства с романтическим культом гениальности, «Свидание с Квазимодо» – эстетические корни преступности, «Заземление» – роль религии в современном обществе. Сейчас обдумываю роман о власти американской мечты над российскими умами, о наших метаниях от любви до ненависти к Америке. В публицистическом аспекте эту тему я разрабатывал в книге «Колючий треугольник».
– Все персонажи ваших произведений достоверны и убедительны, буквально зримы. Есть ли у них прототипы или ваш герой – всегда обобщённый образ, плод художественного вымысла?
– Плод художественного вымысла. Толчок обычно даёт реальность, но конечный образ отличается от неё не меньше, чем младенец от оплодотворённой яйцеклетки. Скажем, когда по совету Марины Кудимовой я решил сделать героем моего будущего романа «Заземление» священника, я начал с чтения книг о. Александра Меня. И увидел, что он, несомненно, умный, образованный человек. И мне было страшно интересно, как он ответит на общеизвестную критику Церкви хотя бы Львом Толстым, исключившим, в частности, из своего перевода Евангелия чудеса, считая их «лишними». Хотя лично мне кажется, что вера без чудес мертва есть, но вместе с тем и поверить в них всего труднее. И я с удивлением обнаружил, что о. Александр тоже старается держаться от чудес подальше: не море расступилось, а это был, скорее всего, залив или болото, из которого отлив или ветер угнал воду, – и так далее. Но при этом о. Александр снисходительно отзывался об астрологии. И как будто бы не видел проблемы в том, что Церковь благословляет армию, оружие, что Толстому казалось вопиющим нарушением Христовых заповедей. Наверное, на это можно как-то ответить – но как? В итоге мне пришлось самому разрабатывать все идеи и события в жизни моего героя о. Павла Вишневецкого, и тем не менее уже несколько человек сказали мне, что я изобразил о. Александра Меня, – только потому, что Вишневецкий тоже служит в пригородной церковке. Чувствую, мне от этого уже не отмыться.
– Как-то вы сказали, что люди ищут в литературе воодушевляющих сказок. Они ждут от неё не столько знаний и правды жизни, сколько утешений. Значит ли это, что каждый сколько-нибудь популярный писатель – немного сказочник?
– Да, литература не отражение правды, а защита от жестокой и унизительной правды. И самая наивная форма защиты действительно сказка – спасает чудо. Ты тонешь в болоте, и вдруг лягушка протягивает тебе спасительную лапку. Но люди становятся скептичнее, и сказку заменяет мелодрама – спасает случай. Тебя возводят на эшафот, и вдруг король опознаёт в тебе своего сына. Однако понемногу и мелодрама перестаёт утешать интеллектуалов (масса по-прежнему упивается мелодрамами), и тут на помощь приходит как бы реализм: вроде бы жизнь как она есть, но наполненная смыслом и красотой, каких сама по себе она не имеет. Это и есть высший пилотаж – сказка под маской правды.
– В ответ на критическую статью в скандинавской прессе по поводу русско-датского сборника «Свобода и судьба» вы написали о социальных стереотипах, сквозь которые западный мир смотрит на современную российскую литературу. Приходилось ли испытывать подобное в отношении собственных текстов?
– Приходилось. Но говорить об этом я не хочу, ибо это означало бы придавать слишком большое значение чужому суду. А художник должен следовать завету «Ты сам свой высший суд». В сборнике моих критических работ «Былое и книги» (так называется моя рубрика в журнале «Звезда») я стараюсь защищать нашу литературу от раздутых авторитетов. Статья «Фабрика фальшивого золота», довольно давно опубликованная в «Иностранке» и посвящённая Нобелевской премии, в этом смысле одна из центральных.
– Как вы боретесь с писательскими блоками? Не бывает ли у вас такого, что вы перечитываете свой текст и он кажется вам бездарным?
– Знаете, у меня есть знакомый, который любил писать о великом, но жил в ужасных условиях. В какой-то момент он начал задумываться о том, что ему, бедному и убогому, надлежало бы писать о таких же бедных и убогих. Но это ограничение можно снять очень простым способом – придумать рассказчика. Тогда вся ответственность, все ошибки и все проблемы с ваших плеч перейдут на его. Это действенный метод для избавления от психологических блоков перед писательством.
– Особую роль в своём творчестве вы отводите поискам красоты во всех явлениях повседневной жизни, а также говорите о том, что зримые образы никогда не бывают так же прекрасны, как словесные: бесплотные и открывающие бесконечный простор воображению. Выходит, литература – главное из искусств?
– Да, высшая красота – это та красота, которую нельзя ни увидеть, ни потрогать и которая по этой причине не может ни разочаровать, ни устареть. Венера Милосская давно не эталон красоты, а Джульетта или Ассоль по-прежнему совершенны. Без витаминов красоты человечество выжить не сможет. Но красота бывает и гибельной. Я не раз писал, что самый опасный гнев народов вызывает не покушение на их территорию или ресурсы, а покушение на их красоту, что в межнациональных конфликтах прежде всего следует искать эстетическое начало. А в «Свидании с Квазимодо», как я уже говорил, прослеживаются эстетические корни криминала.
– А если заглянуть в будущее, на 50 лет. Что будет с литературой?
– С литературой всё будет то же самое… С ней люди будут видеть жизнь более красивой, более романтичной, более трагичной и захотят её романтизировать. И люди, которые будут в этом нуждаться, всегда будут. Они всегда есть.
Я много раз уже ссылался на то, что пришёл к своей концепции литературы, работая с людьми, пытавшимися добровольно уйти из жизни, неудавшимися самоубийцами. Я обнаружил, что убивает не просто несчастье, а некрасивое несчастье. Если несчастье человека изобразить красивым и значительным, как и делается в литературе, он наполовину спасён, то есть мы спасаем людей, показывая жизнь красивее, чем она есть. Люди всегда будут в этом нуждаться. Они и сейчас нуждаются. Только сейчас они ищут красоту везде, где попало: в сериалах, в каких-то идиотских песнях, друг другу рассказывают истории в сплетнях. Литература делает то же самое, только в десять раз лучше, профессиональнее.
Подготовили
студенты 2-го курса
отделения литературного творчества ИПРиМ ПГУ
Елизавета Лещенко, Альберт Бойчоров,
Эльвина Насирова, Амина Коготыжева,
Александра Лобова, Дисана Шукаева,
Ариана Арутюнян, Ярослава Егорова
«Журнал, открывающий мир», № 27, 2022
